СМИ

21 августа2002

Истребитель номер ноль приземлился в дурдоме

"Ундервуд" не только несет в массы самые продвинутые песни, но и реанимирует душевнобольных

Группа «Ундервуд» появилась сравнительно недавно, В 2000 году, когда продюсер независимой издательской компании «Снегири-музыка» Олег Нестеров заключил контракт с мало на тот момент известными музыкантами из Крыма Влади­миром ТКАЧЕНКО и Максимом КУЧЕРЕНКО. Первый же радиосингл группы «Гагарин, я вас любила» сделался хитом, по популярности уже приближающимся к народной песне. Успехом пользуются и другие песни — «Следи за ее левой ру­кой», «Парабеллум», «Истребитель номер ноль». Сейчас «Ундервуд» — одна из самых продвинутых групп.

— Вы и музыку, и тексты песен пишете вдвоем. Как вам удается?

Максим: У нас происходит взаимозажигание друг от друга.

Владимир: Известно, что эффект, который производит пара творческих личностей, превышает усилия отдельного человека в 7 раз. Факт научно доказан и подтвержден нашим собственным опытом.

— Меня всю жизнь интересовало, как рождаются песни.

Максим: Как из какого-то количества руды можно выбрать уран или золото, так и всякая мишура жизни дает возможность извлечь из нее золотые крупицы. Просто нужно быть внимательным к тому, что происходит вокруг.

Владимир: Большинство людей, пишущих песни, скорее музыканты, чем поэты. Им главное — сочинить мелодию, а текст для них вто­ричен. В результате получается ля-ля — тополя, люблю — ненавижу, неба — хлеба. Другие авторы очень хорошо понимают красоту русского языка, но не развиты в мелодическом плане. В результате прекрасный текст, в котором намешан Серебряный век, Бродский и Пушкин, ложится на блатную трехаккордную мелодию. Самое же лучшее, когда люди задаются целью написать песню с новым текстом и оригинальной мелодией. Тогда возникает нечто та­кое, чем можно гордиться.

— Вы популярны у себя на родине — в Крыму и на Украине?

Максим: Мы сейчас находимся на этапе известности и интереса к тому, что мы делаем.

— Где вас лучше принимают — в России или на Украине?

Владимир: По крайней мере пивные банки в нас никогда не летели. Недавно мы были в Кишиневе — там нам первый раз за 7 лет суще­ствования группы подарили розу.

Максим: Если в России отношение к нам приблизительно в диапазоне от уважения до экстаза, то на Украине нами искреннее гордятся. Мне кажется, что мы делаем что-то полезное для тех людей на Украине, которые рассматривают наш успех как успех украинской музыки в России в непростых условиях, когда нужно быть особенно качественным и внятным.

— Уже два года, как вы, покинув Крым, переселились в Москву. Где вам лучше живется — в Крыму или в столице?

Владимир: Преимущество Москвы в том, что здесь хорошо работать, много людей, с которыми ты соприкасаешься в творческом плане, они тебе чем-то помогают, и благодаря контактам с ними ты сам открываешь в себе новые грани. С другой стороны, жуткая нехватка времени, из-за пробок динамятся все стрелки, чудовищная экология, дышать здесь абсолютно нечем. А в Крыму — Черное море, пляжи, воздух, Ялта, Симеиз, Мисхор...

— Где вы предпочитаете отдыхать в Крыму?

Владимир: Я недавно приехал из Ай-Даниля. Есть такой поселочек за Никитским ботаническим садом. Мы жили там в домике. Пре­красные пляжи, отличное море. В Ялте летом отдыхать не советую — слишком много народа. Есть отличные места — Симеиз, Судак...

— Ну, о них все знают. А известны ли вам, уроженцам Крыма, какие-нибудь особые места на полуострове?

Максим: Есть такое под Алуштой — называется Голубовские Камни. Там расположен санаторий, недостроенный в советский период. Там все готово — волнорезы, размеченные пляжи, но нет хозяев. Стоят пустые корпуса без окон. Все производит впечатление заброшенного города, где ты незащищен, где все может случиться, там нет милиции или охраны. Но место, конечно, не пустует. Туда приезжают разные безбашенные люди, оставляют свои джипы, раз­деваются догола, загорают на волнорезах и пляжах. Тут же подъезжают местные крымские армяне, готовят шашлыки.

Владимир: Еще одно место называется Мангуп. Оно высоко в горах, туда приезжают те, кто хочет уйти от цивилизации. Там люди живут в первобытных условиях, в пещерах и в палатках круглый год, иногда по несколько лет. Селятся там семьями, рождаются дети. Улучшить свое эмоциональное состояние стараются адаптогенами, то есть веществами, повышающими настроение. Там растет, например, мангупский чабрец. Его срезают, варят с моло­ком, и он повышает настроение. Такой природный транквилизатор или антидепрессант. Зимой берут воду из горных источников и кипятят на кострах.

Максим: Там много бывших наркоманов и тех, кто борется с зависимостью. Их никто не преследует, они организуют спонтанные реабилитационные сообщества по принципу неандертальской общины и чувствуют себя свободными. Иногда вдруг приезжают какие-то безбашенные девки на джипах, ночь кутят и опять уезжают в никуда.

- На вашем сайте в Интернете я прочитал, что в ваших венах, Владимир, течет голубая кровь — дед был графом и белым офицером, бежавшим в Крым от советской власти.

Владимир: Дедушка мой, Мефодий Степанович Никитченко, действительно самый настоящий граф. Он один из первых в мире авиаторов. Окончил кадетский корпус в Питере. У него было поместье в Черниговской области. Потом приехал в Херсон, обо­сновался там, женился на моей бабушке, которая родила ему четырех дочек, держал пасеку и всю жизнь гордился тем, что ни дня не проработал на советскую власть. Жил замкнуто, с соседями не общался. Вероятно, поэтому его не репрессировали. Вел дневники, которые у меня сохранились. Сам придумал себе эпитафию. Я ее знаю наизусть: «Тише, О жизни закончен вопрос. Больше не надо ни песен, ни слез». Теперь она выбита на его могильном камне. Перед смертью он сказал своим дочерям, что на территории Екатерининского собора в Херсоне похоронен наш предок — мой прапрапрадедушка генерал-майор Петр Сергеевич Максимович, который был близким другом Потемкина. Он погиб при осаде Очакова. Я, когда бываю в Херсоне, всегда захожу в Екатерининский собор, ставлю свечки.

— Ваша группа возникла, когда вы оба учились в Симферопольском мединституте. Почему, уже сочиняя музыку, вы тем не менее решили стать врачами?

Владимир: В школе я увлекался морскими рассказами, читал Джека Лондона и других приключенческих писателей и хотел плавать. Но я думал, что моряком я не очень хочу быть, а вот судовым врачом, наверное, стал бы. И я пошел в медучилище, чтобы выучиться на корабельного врача. А после его окончания я поступал одновременно в четыре института, попал в два, одним из них был Симферопольский мединститут.

Максим: Я тоже окончил медучилище. Когда мы с Володей встретились, выяснилось, что мы и раньше жили синхронно, одними и теми же увлечениями, еще не зная друг о друге. Я учился в группе, где было трое мальчиков и 30 девочек. Поэтому, естественно, мы утопали в женской жизни, при нас через парту обсуждались месячные и бойфренды из училища подводников. Но на нас они тогда почти не обращали внимания.

Владимир: Я слышал от своих друзей по школе об их успехах у женщин, а мы давили прыщи перед зеркалом, были очень стеснительными, замкнутыми, нас девушки интересовали, но мы их нет. Просто время еще не пришло.

— Но почему вы избрали самые жуткие из всех медицинских специальностей — реаниматолог и психиатр?

Владимир: Чтобы познать жизнь во всей ее красе и во всей ее уродливости.

Максим: Мы исследуем пограничные состояния. Психиатры наблюдают за пограничными состояниями психики, а реаниматологи — за пограничными состояниями между жизнью и смертью.

— Сколько лет, Владимир, вы проработали реаниматологом?

Владимир: Три года. Настоящая мужская работа — грязная, тяжелая, жесткая, стрессовая, создающая нагрузку на психику. Организм требует релаксации, и каждый расслабляется, как может. Примерно 10% врачей занимаются аутотренингом, остальные откровенно квасят. Я, например, писал музыку. Что касается творчества, то работа в реанимации добавила в наши тексты долю здорового мужского цинизма.

Максим: Работать врачом в городской больнице можно только из альтруизма. Такие врачи долго не живут. 55-летний рубеж отфильтровывает где-то половину.

— А вы, Максим, сколько лет проработали психиатром?

Максим: Четыре года. Сначала год в остром отделении Севастопольской психиатрической больницы, а потом в поликлинике. Лечил городских сумасшедших, людей, которым не спится, несчастных женщин, которых бросили мужья, а также различные душевные травмы, связанные с перенесением утрат, катастрофами, пожарами. Я даже был главным суицидологом Севастополя.

- Как так получилось? Вам же еще не было тридцати?

- Севастополь — провинциальный город, там всего 52 психиатра. 25 из них работают в больнице, 25 — в поликлиниках. Нужно собирать информацию, общаться со «Скорой помощью», писать справочки, сколько человек погибло, и так далее. Кто-то же должен делать статистическую и организационную работу. Назначили меня — я и стал главным суицидологом. По норме ВОЗ (Всемирной организации здравоохранения) должно быть 20 — 22 самоубийства на 10 тысяч человек. В России чуть больше, на Украине чуть меньше, но в целом в пределах нормы.

— А на ваше музыкальное творчество работа психиатром и суицидологом как-нибудь повлияла?

— Песня «Истребитель номер ноль» возникла благодаря одному моему больному в остром отделении, который считал себя лауре­атом Нобелевской, Букеровской и Пулицеровской премий. Он много писал, в частности, написал сборник стихов под названием «Ис­требитель номер ноль». Я рассказал о нем Вове, и мы написали печальную песню о неразделенной любви, об истребителе, который летает сам по себе и никогда не приземлится. А тот больной прислал мне открытку с проклятиями, в которой обвинял меня и других врачей, что мы палачи, гноим больных и так далее.

- Что вы будете делать, если успех со временем вам изменит?

Владимир: Займемся чем-нибудь другим. Я, например, всю жизнь мечтал писать мелодии для мобильных телефонов, даже когда мобильных телефонов еще не было. Есть такие мотивы, которые, один раз услышав, никогда не забудешь. Вот такие я и хотел бы сочинять.

Максим: Я верю в то, что нам по силам управлять качеством нашей музыки и соответственно своим успехом. Если ты способен удивить человека, зацепить его, развернуть к нему реальность такой стороной, какую он еще не видел, тогда начинают происходить чудеса.

Павел КАПИНОС

Вернуться в «СМИ»